Детство за колючей проволокой. Исповедь детей войны
Война – это всегда страшно. Она приносит горе и страдания, корежит судьбы людей и навсегда остаётся незаживающей раной в душах. Наша страна потеряла в годы Великой Отечественной войны более 20 млн человек. Но Жизнь всепобеждающа, и в лихие военные годы рождались дети. Их так и называют – «дети войны».
Когда началась война
В городском Совете ветеранов мне передали воспоминания Валерия Свиридова. Десять страничек текста, написанного ровным убористым почерком, он обозначил как «Исповедь на заданную тему»:
«Мои родители встретились на Машиностроительном заводе имени С.М. Кирова в Копейске. В 30-х годах прошлого века на этом заводе выпускали врубовые машины и проходческие комбайны для угольных шахт всего Советского Союза. Папа и мама работали на заводе токарями, познакомились и в 1935 году поженились. А в феврале 1937 года родилась моя старшая сестра Клара.
Тревожные это были годы, в Испании уже шла война. В 38-м году папу направили на офицерские курсы в «Красные казармы» в Челябинске, которые он окончил в 40-м, и был направлен на службу в Литву, в городок Тауреге, что в 20 километрах от границы. А в конце 40-го года туда же переехала и мама с дочкой.
Когда началась война, мама, беременная мной, с дочкой Кларой не успела эвакуироваться и на второй день войны – 23 июня 1941 года – попала в плен. Всех пленных разместили в лагере, организованном в местечке Жемайчно Науместис Таурегского уезда, где 22 декабря 1941 года я и родился.
Жизнь в концлагере
Позже мама вспоминала, что в этом лагере мы находились до июня 42-го года, а потом всех пленных загрузили в товарные вагоны и перевезли в Германию – в концлагерь Берген-Бельзен. Дело в том, что в этом лагере из 20 тыс. пленных в живых осталось всего около 2 тыс., и немцы пополнили его пленными из других концлагерей.
Наш барак с детьми был на самом краю лагеря, а в нескольких метрах был лагерь для военнопленных французов, отгороженный от нашего колючей проволокой. Благодаря этому соседству многие дети из нашего барака не умерли от голода. Я смутно помню, как мы в 44-м году лазили под колючей проволокой в лагерь к французам и просили: «Хранцуз, дай каши!» И они подкармливали нас, а иногда даже угощали шоколадом. Но эти «походы за кашей» к французам можно было совершать только в те дни, когда на охрану заступали, как говорили взрослые, «лояльные немцы», равнодушно наблюдавшие за нами.
А ещё мама рассказывала, что в апреле 1945 года вокруг лагеря шли бои, гремели взрывы, свистели пули, и мы старались хотя бы где-нибудь укрыться. Наш берег реки был крутой, песчаный. Недалеко какие-то люди выкопали довольно большое углубление и предложили нам схорониться вместе с ними. Мама отказалась и увела нас подальше, а буквально через мгновение в то самое убежище упал снаряд и взрыв похоронил всех, кто там укрывался…
Домой!
А потом было освобождение из плена нашими войсками и поезд домой! После многих пересадок на незнакомых станциях и полустанках в конце мая на станции Потанино мы забрались в товарный вагон, доверху загруженный углём, и, наконец, прибыли в Копейск. Пешком добрались до дома, в котором жили наши дедушка с бабушкой – родители моего папы. А дедушка, как шахтёр, был обеспечен трёхкомнатной квартирой, правда, без воды и с печным отоплением. Тут мы и поселились в маленькой комнатке.
Мама сразу устроилась на работу в швейный цех, а я оказался на пригляде у бабушки. Замечу, бабушка недолюбливала нас за то, что папа без их разрешения женился на маме, и потому я был предоставлен сам себе. Всё лето я болтался на улице, а когда хотел есть, находил помойки, которые «дарили мне вкуснятину». Весной 46-го меня определили в детский садик, но я оттуда постоянно сбегал. Бегал по улицам, иногда заходил на местный рынок, где торговцы меня часто угощали.
Крепкий урок
А летом 47-го года вернулся папа. До этого мы ничего не знали о нём. Он рассказал, что с самого первого дня войны участвовал в боях, а в октябре 1941 года был контужен и попал в плен. После освобождения из плена в 45-м, как офицер, был направлен в лагерь для бывших военнопленных в Елань Свердловской области, где проверяли, не предатель ли он? И вот в 47-м его полностью реабилитировали.
На родном заводе приняли сразу старшим мастером инструментального цеха, где он и проработал до выхода на пенсию.
Я был отчаянным сорванцом. Долго не признавал отца и считал его дядей. Постоянно убегал из детского сада. Но однажды папа узнал об этом, долго бегал за мной по улицам, догнал и задал солдатским ремнём очень крепкий урок.
Шла осень 48-го года, в школах начались занятия, и я часто прибегал в туда, смотрел в окно до самого конца уроков. А однажды ко мне подошла учительница и спросила: «Учиться хочешь?» «Ага», – тихо ответил я.
Учительница встретилась с моей мамой и предложила перевести меня из детского сада в первый класс. «Октябрь уже заканчивается. Да и не будет он учиться. Походит-походит да и бросит», – ответила мама, но только я оказался настырным и успешно окончил не только первый класс, но и начальную школу.
Помню, сколько радости было, когда меня приняли в пионеры! Но верхом моей гордости был день, когда стал комсомольцем. Я гордо шёл из горкома комсомола по нашей улице и был уверен, что все любуются комсомольским значком, прикреплённым на моей груди.
В начале 50-х в городе построили новую среднюю школу. В отличие от нашей начальной здесь было водяное отопление. Правда, туалеты на улице. Не было и спортзала, но мы не унывали – занимались на улице, а зимой прыгали через «козла» в коридоре. Коридор, кстати, служил и актовым залом.
А в 1958 году моё детство закончилось – я пошёл работать на «папин» завод имени С.М. Кирова. Десять классов заканчивал уже в вечерней школе».
С верой в справедливость
Взрослая жизнь Валерия Ивановича протекала, как и у большинства сограждан. Три года службы в морской авиации во Владивостоке, учёба в Политехническом институте в Челябинске, работа в автотранспортных предприятиях в Сыктывкаре, в Курганской области, в Тобольске, где он и завершил свою трудовую биографию в должности директора местного АТП.
А с 2001 года Валерий Иванович – житель Ханты-Мансийска. Сердце начало пошаливать, и дочь Елена перевезла папу к себе. В 2012 году врачи Окружной клинической больницы сделали ему сложную операцию на сердце и поставили кардиостимулятор. Теперь он живёт под их пристальным вниманием.
Дети войны… Им выпало родиться и выжить в лихую годину, испытать на себе всю тяжесть военного времени, но они не сломались, выстояли и прошли по жизни с гордо поднятой головой. Души и помыслы их были и остаются светлыми, вера в справедливость, в добро, в человеческое соучастие неиссякаема.
… Восемь лет националисты и бандеровцы, совершившие государственный переворот и захватившие власть в Украине, ведут войну со своими же согражданами на Донбассе и в Луганске. Они не согласились с майданом, с запретом родного русского языка, с переписыванием истории страны, в которой они родились и жили, с оскорблением памяти о Великой Победе советских людей самых разных национальностей над германским фашизмом. Они знают суть и сущность нацизма. И эти восемь лет лишний раз подтвердили всю античеловечность и антигуманность киевского нацистского режима, обстреливающего и бомбящего мирные города и сёла исконно русских земель.
Но жизнь продолжается! Люди влюбляются, женятся, рождаются дети. Они обязательно вырастут, станут взрослыми, но в их душах навсегда останется память о разрывах снарядов, о разрушенном родном доме, о гибели родных и близких людей.
Время не лечит, оно лишь может притушить боль. Более 200 тыс. детей сегодня эвакуировано из зоны боевых действий. Пройдут годы, но родившиеся на Донбассе и в Луганске в эти страшные восемь лет, как и те, кому довелось родиться в годы Великой Отечественной, скажут о себе: «Мы – дети войны…»
